|
ЮЛИЯ ЗОЛОТКОВА ПТИЧЬИ ТРОПЫ1995 – 2005 гг. Посвящаю бабушке и дедушке, которые очень любили друг друга «Стихи – это бесконечный поиск себя. Когда человек пишет стихи, совершая эту легчайшую и труднейшую работу, он хотя бы отчасти себя находит. А мы, читая его стихи, удивительным образом находим себя» Евгения Христофиди «Эти тексты – как улицы старого города… за их шероховатой неприглаженностью – глубина и искренность, за обыденностью и кажущейся наивностью – точность места и времени» Игорь Игнатьев «И чувство причастности к чему-то величественному, важному, надбытовому сквозит в скупых строчках Юлии Золотковой… ее мир наполнен, всякий промежуток имеет значение, всякая тоска – целебна» Сергей Ивкин «Лес – цветы – луг – листья – трава – пучек сирени – «липы не цветут»… Частое присутствие «растительной» символики… Мысль о том, что нужно «прорасти»… Стихи … согревают…» Юлия Стуликова «…есть у Юли…удачи в формальном плане… четкая, острая звукопись в «Польском трилистнике, в которой слышится не только язык Гданьска и Варшавы, но и проступает их архитектура и чувствуется климат» Алла Поспелова «Натура, соединяющая в себе три контрастных состояния: хрупкий цыпленок с тонким голосом и ножками-палочками… целеустремленный и несгибаемый человек, не поддающийся соблазнам удобной жизни и медитирующее существо с полуоткрытыми глазами, необъяснимым образом проникающий в тайный смысл вещей и событий, из которого… рождаются неповторимые образы»
Любовь и Василий Анциферовы « Птичьи тропы… птичьи следы на земле…Это – разбег» Андрей Коряковцев 1. СТИХИНачерчен деньгусиной лапкою над городом, и на земле черемуха цветет. А день опять затягивает холодом – так жизнь идет. И снова юность над судьбою насмехается, и холод у нее в крови. Такой прозрачной чистотою улыбается и ждет любви. Пока, тоскуя, по лесам куражится – к воде колодезной причастен ты. Зеленые глаза косыми кажутся, цветут цветы. 1997 *** В.Ч. Да, это было в пору белых вишен, когда одни мы жались к северной реке, был неба колокол нам ясно слышен и Бах отогревал у кирхи в уголке. Мы расставались, и пучок сирени впечатался с тоской в трамвайные пути. Нам хмуро под ноги бросались тени, мы понимали: вместе не идти. Старушка, проходя, благословляла, нас опьяняла невозможная сирень, и лишь предчувствие нас заставляло, прислушавшись к себе, гулять последний день. Река буянила на перевалах, соленый запах свежий ветер доносил, и снова нам чего-то не хватало, и счастья не желать недоставало сил. 2000 *** Солома мокрая,и мокнет воротник. Объятия тесней, чтобы тепло проникло до самой кожи, той, которая отвыкла купаться под дождем. И мой язык во рту тревожно сохнет. Зонт дрожит. И по руке быстрей вода бежит. Мое плечо почти полулежит, полупромокши дрогнет. Кружатся комары. Топорщится трава. Солома мокрая качается едва. Но в высоте рождаются прозренья, когда под языком молчат слова. 1999 *** Восторг насмешки джаз-пижонапорежет нежные одежды. Оставит вежливости шедшей одни шершавые ступни. А танго нервно будет литься, прокручивая такт нещадно... И кутюрье задернет залу смеющихся блестящих пар. Срез пиджака порежет перья бессмысленного волокитства. Заставит властно раствориться внезапный запонки порез. 1995 *** О.К. Когда меня за руку кто-то случайно возьмет и в путь за собой поведет, соблазнив перспективой, опять моя жизнь без тебя задыхаться начнет и снова заноет душа от знакомой картины. А было у нас только несколько радостных встреч, прощальный полет от Москвы до Екатеринбурга, И эта бессвязная, нервная, нежная речь, и кофе варившая нам люберецкая турка. Ты там оставался узнать, что я знала уже: счастливейший воздух глотать пролетевшего детства. И было так нужно твоей обожженной душе на вечные главки Москвы от души наглядеться. ...Я утром поджарю себе покупных карасей и вспомню наш дерзкий порыв, нервно кофе глотая. Так что ж к алым тем вечерам снова тянет сильней и жизнь заливает надеждой от края до края. 2000 *** А.К. Я не спешу. Дружу, хожу с тобой. Мной это ощущение забыто, когда один протяжный выходной - и сердце сыто. Я сторожу беременность твою простой, исповедальной русской прозой. О счастье ничего не говорю, о счастье скажут слезы. 2001 *** А.К. Простужена тающим снегом, когда его в грудь намело, с тобой задыхаюсь от бега, а бедному сердцу тепло. Проросший в метель колокольчик, повеяло чтобы весной, на мир поглядевший меж строчек, и я прорастаю с тобой. 2002—2004 *** Когда печаль в моей душе завороженно замирает и осень тихо за окном в последних нежится лучах, музыки лютневой напев как будто в доме оживает, порыв задумчивые ветки начнет встревоженно качать, то странной музыкой закованный, замрет котенок ошарашенно и не поймет, зачем огромные в окно глядятся небеса. Я, от волнения покашливая, впущу бродячий ветер в форточку. И вспомню нежные, вчерашние, насмешливые твои глаза. 2001 *** Я останусь однав этой кухне огромной, пустой, где преследуют запахи, звуки моего подмосковного детства. Так же карта висит на стене, так же трубы поют за плитой. И от тех ощущений порой просто некуда деться. Но куда-то ушли спотыкаясь понуро года. Липы здесь не цветут, а за окнами властвует вьюга. И суровой уральской зимой гонят нас в эту боль холода, где в бессмысленном ритме Урала мы едва согреваем друг друга. 2002 *** Не хочу я ходить ни в какие чужие леса,Кошки рыбу не жрут, опасаешься энцефалита. А трамвайный маршрут измозолил до боли глаза, в городских этажах мое тихое детство забыто. Я припомню, как рыбу с отцом мы ловили вдвоем, как в воде по колено в коротких сапожках стояла, как звенящим блаженством заполнило весь окоем, как стелился туман и как рыбка тихонько клевала. Мы с сестренкой картошку пекли в огородной ботве. Тихо байки травили про страшных блуждающих зэков. А глазенки горели, заклятья шептала сестре, как отвадить нечистую силу в лице дровосеков. В тех забытых селеньях опять прорастает трава и проносится чье-то еще суматошное детство. Я восторг и покой над рекой вспоминаю едва и счастливую сладкую грусть получаю в наследство. май—август 2000 *** Ветер, ветер разгулялся во дворе.Белый, белый в этом вьюжном феврале. Хвост сорочий чертит строчку на снегу, я прочесть его пророчеств не могу. За плечами разгорается очаг. Только вьюга, как котомка на плечах. Ее злую бесшабашную тоску ни принять, ни успокоить не могу. 2002—2003 *** И эта вечная программа «Время»…А я хочу, хотя б на время помыслить, что же было б, если как прежде утопала б в кресле, и между книг и комнатных растений бродили б обожаемые тени. Дни были бы прозрачно одиноки и утро ожидало на пороге и мама оставалась ждать меня. И не было бы этого огня, не утихающего: дней, как молоко, разбухших утр, утраченных легко, ночей горячечных, похожих вечеров, их металлических, экранных слов, когда я ужином под чью-то смерть давлюсь, уже не чувствуя ее соленый вкус, а выходя на незнакомый двор лишь горечь чувствую и ледяной простор. 2004-2005 *** Уносимая ветром, свободно иобреченно живу, каждый день с безотчетною мукою просыпаюсь, с тоской, словно в грудь проникающей радости, как наития жду, что рождалось так удивительно в моем детстве порой. Но напрасно. Глотаю горчащую и пьянящую смесь этой жизни, отмеренной щедрой и равнодушной рукой, — этой жизни, с упрямством конвоя приковавшей здесь, ощущаю неумолимую и безысходную боль. 2001—2002 *** О.Д. В день, когда выбелит белый снег черной обиды стыд, жесткая память гордости всей снова заговорит. Как насладиться барской игрой до отвращения смог. От всей души не желаю с тобой общих проклятых дорог. Но будет упорно, как от тоски, медленно падать снег. Мокрая слякоть, зиме вопреки, всех уравняет, всех. февраль 2002 *** Что я ищу в позабытых, глухих местах,чью я судьбу вдыхаю, и плохо мне. В близких усталых глазах поселился страх, профиль родной замирает в больничном окне. Мне же от тяжких объятий этой беды, от изнуряющей муки не продохнуть, только еще родниковой испить воды из рук любимых и снова пуститься в путь. 2002 *** А когда ты уйдешь,ледяную тоску не уняв и вокруг созерцая все те же незрячие лица, я уйму свое сердце, холодней и спокойнее став, точно зная, что больше со мной ничего не случится. И, наверное, я прорасту, продышу, как трава сквозь гранит, от негромкой какой-то души буду вновь возрождаться, потому что не только любовь возле самого сердца хранит, и не только стихи заставляют скитаться. 2002—2004 *** На столе, что гвоздями сколочен, исчерчен, залит,по которому память скользит до последних пределов, придавив свою тень, осязаемо ложка лежит. И пришит Петербург к моей памяти заледенелой. На шершавой поверхности весь прибалтийский песок, забиваясь мне в туфли, мозоля, щекочет мне пятки. И уже как сестру обдувает морской ветерок и по дружески плечи сжимает в прохладной догадке. Мне напомнит ободранный стол про разбитый стакан там, на невском столе, и подовые, вкусные плюшки, где-то в 8 утра, когда ночи бессонной раскрылся капкан, в петербуржском кафе чашку кофе принять у старушки. Эта ложка, лежит на столе, тень пропала почти, петербуржские призраки тихо исчезли из дома, только угол стола заставляет куда-то идти и упрямо пространство искать, где совсем по-другому. март—август 2000 *** Екатеринбургу Этот город мне на вырост, мне на вырост, здесь больших столиц улавливаю гул. Этот город очень вырос, очень вырос и Европе молча руку протянул. Здесь за вдумчивыми взглядами аскетов, за умом, что постигает не спеша, вырастает, испытаньями согрета, и дышать пытается душа. Но вне времени невольно дух тоскует, никакой не подчиняемый стране, как свою услышав музыку иную в сдержанной романской старине. 2004 – 2005 Польский трилистник там прелые намокнувшие листья, и горькие в душе сомненья киснут, листком опавшим вспыхивая вдруг. Но вспомню утро и варшавский двор, и там печально листья опадают, и исподволь, сквозь ветер прорастает свободный, шелестящий разговор. Я медленно по городу шуршу. И наконец свою встречаю душу… Я этого волненья не нарушу, лишь яблоко немножко надкушу. 2. Шепот польского наречьяи светящиеся лица… Дай, шуршащий гданьский вечер, красотой твоей упиться и сквозь шорох речи польской услыхать родные речи, словно над притихшим полем журавлиный клин курлычет. 3. Как листья тревожно трепещут,так руки Шопена в Варшаве, танцуя по душам, ликуя и плача, нам польскую грусть открывали. А мост изогнулся дугою, екатеринбуржскою кошкой, над быстрой, пронизанной речью рекою, с ее изначальною дрожью. Теперь же, когда я гуляю меж старых знакомых дворов, минута, внезапно звуча, обжигает дыханьем других городов. 2002—2004 *** В.Н. Вихрем в душу черный локон. Острым взором зыркнет ворон. Издалече голос рвется, а у горла радость бьется. Ритмом глухо дни лихие. Хмельна ясность от ракии не чужой напев вбирает, в зовы крови проникает. 1998 *** А.К. Ты идешь. Легкий утренний ветер обдувает твое лицо. Я, промокшая и счастливая, напеваю волжский мотив. От прошедшего звездного вечера остается чье-то крыльцо. Мы уходим своею дорогою этот миг захватив. А ручьи родниковые чистые, как струящийся лед. А июля медовые запахи ни за что не забыть. Как меж буйными, дикими травами – наш пчелиный полет. Эту вкусную радость пьянящую просто хочется пить. 2002—2004 *** Стихи тихонько постучатся ночью,Войдут и обувь скинут у порога. Оттаивает ночью понемногу все то, что сердце утром знать не хочет. И старый дом, как маленький корабль, к задворкам города нечаянно прибитый, стоит облупленный, полуоткрытый, испытывая радость и печаль. Кто постучится, кого вихрь прибьет, кто отогреет жесткие ладони, кто отдохнет от горестей невольно и снова медленно свободный воздух пьет. А днем удача с болью пополам, и жаркие костры палить не нам, не нам в зеркальных залах отражаться, нам только согревать и расставаться. 2003 *** А.М. Ночь. И в воздухе разлит тревожный жар. Ты пред чувством обреченно одинок. Потаенный разгорается пожар, распускается мучительный цветок. Из налипших вырываешься одежд и дрожишь новорожденным на ветру. Сколько рухнуло отчаянных надежд на пути к тому заветному цветку. Он пылает так, что в руки не возьмешь, а назад вернешься – сгинешь от тоски. Да от запаха идет по коже дрожь, и бормочешь тихо слово для строки. 2001—2004 *** Остается только детство, только детство:липы легкий запах и простор. И соседство, странное соседство с человеком птичьих гор. Ускользающая пыльная дорога. Тень, чтоб задержаться и остыть. Яблоня, зацветшая немного, мне повелевающая быть. 2001—2004 *** Приходит день, рождается столетье:завьюженное, нежное, свое. Мне руки протянуть и обогреть бы его нагое бытие. Я завяжу с ушедшими стихами и, может, никогда не запою. Но только время сильными руками потрогает случайно жизнь мою. 2001 *** Я подарюсвоему нерожденному сыну куклу, куклу с «пятачка». Платье у нее из чулка драного, коричневого чулка. Это все актеры бывшие из дорожного сундука. Все они стоят теперь нищие, отдыхают пока. Ты не смотри, сын, на куклы отчаянность на лице. Люби ее просто нечаянно, и пожалей в конце. 5 апреля 1998 *** Их дом с повязкой на глазах.Печально. Девочка в слезах от несогревшего уюта. Однажды заданный вопрос в сырую полночь вихрь унес. И пустотой звенит минута. 7 февраля 2004 *** Все зачем-то куда-то идти и не видеть конца,бесконечно печальный и нежный мотив повторяя. Словно глупая баба, у любимого медлить крыльца, этот мир обретаемый, снова не обретая. Быть ни плотью, ни кровью, ни хлебом, ни горьким вином, только тихим дыханьем, горчащим любви ароматом. А заслышав младенческий плач, размышлять об одном: будет ли человек тот испытанным волей крылатой? Вот и все. И не путь продуваемый. Воля? Покой? Но стремительно яркая кровь пробегает по жилам. А любовь, если это любовь, уведя за собой, неожиданно делает жизнь вызревающей и постижимой. 2002—2004 *** О. Ж. Сквозь дым и мороз вперемешку нахлынет, откуда не знаю, на город, где иней кромешный, прозрачная нежность морская. О камни вода разобьется, восторгом тебя обдавая. И девочка звонко смеется о жизни, которой не знает. 2003 *** Л и В. А Из тех догалактических времен они пришли, был чуток краткий сон, из камня в зыбкий контур превратились. Они искали и нашли ответ: был нежен народившийся рассвет, они дрожали и… таились. Их клеток беспокойное движенье давало ощущенье обнаженья, земля воспринималась как оркестр, где ветки растревожено качались, автомобили оголтело мчались и было мало потаенных мест. Но воздух лился, и дрожала почка, и проступала из-под снега кочка, и город был лучами напоен. И человек, остриженный, без шарфа внимал оркестру. Выступала арфа, и переосмыслялась связь времен. Но властно опустился синий вечер, светлея, мягко полночь шла навстречу, волнующее пламя не прикрыв. И чувственно - тревожно зазвучала мелодия движенья и начала — из глубины родившийся мотив. 2003 2. ПЕРЕВОДЫЭУДЖЕНИО МОНТАЛЕ *** на мою каменистую почву, сожженную солью, чтобы нежный осколочек солнца к облакам обратил лепестки обожженные, согревающие невольно. Будет долго томить разъясненье туманных явлений: истощатся тела в трепетанье лучистого цвета, словно солнце и небо становятся музыкой этой. Исчезать – это есть приключение из приключений. Принеси мне растенье полыхающего рассвета, где прозрачности кружево может в душе зародиться. Как эфирное масло жестокая жизнь испарится. Принеси мне подсолнух, совсем сумасшедший от света. *** Возможно, утром проходя в иссохшем воздухе стеклянном,я раздраженно обернусь и вдруг мистерию увижу: опустошение преследует меня кошмаром пьяным. И за плечами у себя я ничего не обнаружу. Потом, как будто бы на ширме, холмы появятся спонтанно, вокруг леса, дома и заблужденья обозначиваются. Но поздно! Ухожу молчком я с этою своею тайною, между людьми, которые не оборачиваются. *** из ярких рукописей испещренных и доверяет их сточной канаве, ее губительному потоку, смотри же, как они в мир выплывают. А вместо него ты о них позаботься, внимательный, благородный прохожий, направь флотилию деликатную легкой, точеною тростью своею, и чтобы она не потерялась, введи ее в бухточку на побережье. *** мучил твое двадцатилетнее сердце… ( Заводь блестела сквозь песчаное сито карьера, выдры ныряли, лоснились, в камыш зарывались. Башни, хоругви вставали, нерадостный дождь побеждая. И нисхожденье под новое солнце свершилось в вечном покое, совсем для тебя незаметно.) Лилия красная, ты, принесенная в жертву, в скалах далеких, увядшая в птичьем помете, руки пятнающем и леденящем до дрожи… Топкой канавы цветок вырастает на холмике пышном, где времени шум, оглушая, не задевает уже… и волнуется арфа господня, чтоб своевольно сделать подругою смерть. *** (предстанут локоны твои венцом пылающим из амулетов), тебя оспаривают света два у быстрого ручья, что пробирается туда, под холм колючий розовых букетов. И платье в клочьях, попранные же кусты шиповника снова заговорят. И головастиками человечьими раздут рыбный садок откроется дорогам ночи. О, этот грязный, непристойный не тронь обрывок и оставь и груды, вокруг горящие, и крепкий дым над выжившими! Но если заглушишь пылание огня (и лягут на морщину нежную блондинки волосы лунного цвета, ею покинутое небо холодя), то сможет ли твоя рука, держа шелка и самоцветы, между сгоревшими случайно обнаружить тебе, как прежде, преданную душу? *** зонт ивы. В урагане апреля в саду взметнулось руно золотое, то, что покойников моих скрывает, моих верных псов и старых служанок – сколько с тех пор черной порою (когда была эта ива белой, и я сбивал сережки рогаткой) в «яму волчью» живыми спустилось. Буря, конечно, соберет их снова под тою же крышей, вне земли озаренной, где в четких следах кипят кровь и известь. А в кухне дымится, блестит поварешка, и отражаются в дне округлом лица костлявые, хитрые морды. Цветом магнолия их прикрывает, если туда ее ветер заносит. Буря весенняя сотрясает преданным лаем саркофаг мой или уже навсегда ушедших. Консультации по итальянскому языку Ю.А.Стуликовой Сейчас книгу Юлии Золотковой «Птичьи тропы» можно купить в г.Екатеринбурге в магазинах: «Букинист», в книжном магазине на вокзале, в Уральском университете на Тургенева, и в Доме писателя на Пушкина 12. |