С. Вискунов
ЕЩЕ ОДНО БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ
ИЛИ СОН СОВРЕМЕННОГО РАЗУМА
(Об истоках, сущности и вероятном
будущем нового фундаментализма)
На рубеже второго и третьего тысячелетий Запад переживает свой очередной закат. Современная евроамериканская цивилизация вступила в эпоху глубочайшего социокультурного кризиса. Он захватил все сферы общественной жизни, затронув сами основы новоевропейской культуры.
Экономика передовых стран вступила в мучительный этап перехода от индустриальной стадии к непонятной еще постиндустриальной. Как это всегда бывает во время структурной перестройки экономики, мир медленно, но верно вползает в эпоху очередных социальных потрясений, во многом аналогичную периоду «неслыханных перемен и невиданных мятежей» начала 20го века. На улицах и в подземных переходах европейских и американских городов вновь гремят взрывы, толпы цветных пришельцев из бедных стран теснят местное население и не спешат вливаться в культуру развитых стран. Торжествует пресловутая «анклавизация» – люди общаются и объединяются в группы в основном по национальному признаку. Торжествуют воинствующая ксенофобия и агрессивный национализм, все равно — в чалме ли Пророка или с крестом какой-то христианской конфессии. История вновь поставила перед современной цивилизацией все те же вопросы, на которые она с грехом пополам (на «троечку») ответила в середине прошлого столетия.
Европейская культура задавала их себе устами Ф.Ницше, З.Фрейда, А.Шопенгауэра, Ф.Достоевского, а позднее, в эпоху «декаданса» — устами Э.Гуссерля, М.Хайдеггера, К.Ясперса, О.Шпенглера, Х. Ортеги-и-Гассета и начинающих русских экзистенциалистов. Снова стали пересматриваться мировоззренческие и ценностные основы современной цивилизации, сформулированные Бэконом, Декартом и просветителями. На протяжении всего 20-го столетия не прекращаются попытки их отвергнуть, переосмыслить, предложить им альтернативу. Главная мировоззренческая особенность современной культуры — это практически полное исчезновение познавательно-инструментального оптимизма, который до сих пор сохранялся в ней даже в самые тяжелые времена (хотя бы виде отдельного направления). Оптимистические надежды на перспективы поступательного развития человечества третируются, как «вера в прогресс», которая оказалась несостоятельной, как и вся предшествующая эпоха модерна. Декларируется вступление в стадию постмодернизма, возводящее в высшую добродетель эклектическое смешение стилей и деконструкцию.
Дамоклов меч ядерной войны, угроза экологической катастрофы, перенаселения планеты, череда мелких войнушек по всему миру («управляемых конфликтов»), терроризм во всех его многообразных идеологических формах – вот что пока принесло поступательное и победоносное шествие новоевропейской цивилизации благосостояния и войностояния. В умах мыслящей части человечества утвердился неистребимый скепсис по отношению к способности человеческого разума в принципе решить собственно человеческие проблемы — сделать людей добрыми, умными и счастливыми и обустроить человеческое общество на разумных и гуманных началах.
В принципе в этом пессимизме нет ничего принципиально нового, – европейская культура в прошлом не раз переживала приливы скепсиса и разочарования, когда оказывались несостоятельными при столкновении с жизнью созданные социальные и философские теории. Так было в эпоху Романтизма, когда рухнули надежды просветителей на царство разума и справедливости. Пробудившаяся активность масс не привнесла в жизнь ни того, ни другого. Культура как бы ушла в себя, пересмотрела и углубила свои мировоззренческие основания, выработав принцип историзма. На вопросы истории она ответила немецкой классической философией, Л.Фейербахом и К.Марксом, научной социологией, французской исторической школой и критическим реализмом. Главное, что культурная элита Европы сохранила мировоззренческий оптимизм и продолжала рационально обосновывать перспективу решения всех собственно человеческих проблем на основе поступательного развития человечества, — несмотря на все издержки и противоречия буржуазного прогресса. Познавательно-инструментальный оптимизм в культуре доминирует, несмотря на сомнения отдельных скептиков (от Ж.Ж. Руссо до П.Шелли, Г.Торо, Л.Н.Толстого и Ф.М.Достоевского).
В начале 20 века монополистический капитализм поработил весь земной шар, грозя всему человечеству призраком «Железной пяты». Зарождается поставленный на прочную индустриальную основу агрессивный милитаризм различных ВПК, и начинается всемирная гонка вооружений.
Мировоззренческие и ценностные основания новоевропейской культуры, сформулированные в 17-м веке, основательно подорваны научной революцией в физике с непонятными философскими следствиями. Привычные и «очевидные» представления о пространстве, времени и материи, как о непроницаемом веществе, повисли в воздухе. Оказалось вдруг, что одновременность зависит от системы отсчета, что в микромире частицы как бы размазаны в пространстве, не имея определенного места, что один и тот же природный процесс можно описывать в различных системах понятий и с разным математическим аппаратом.
Шопенгауэр и Ницше вновь ставят под сомнение все базовые европейские ценности социального прогресса, свободы, равенства и культ знания. Фрейд и Юнг опровергли представление об отдельном человеческом сознании, как неделимом атоме. Они стали рассматривать психику отдельного человека, как сложную структуру (связанную со структурами надындивидуальными и коллективными). Тем самым они заложили основы современной научной психологии. А отсюда рукой уже подать до Шпенглера с его «Закатом Запада» и Ортеги-и-Гассета с его «Восстанием масс».
Эта самокритика европейской культуры, переходящая в ее самоотрицание, (инструментально-познавательный пессимизм) нашла свое социально-политическое выражение в различных формах «бегства от свободы». Самой радикальной из них стал фашизм со всей своей «теорией» и практикой. Они были построены на эксплуатации самых низменных человеческих влечений и примитивнейших уровней человеческой психики. Так что в первой половине 20го века казалось, что европейской цивилизации (со всеми ее идеалами и основами) приходит конец. В активную жизнь включаются полуграмотные и неразвитые слои населения, привнеся в общественное сознание засилие агрессивной полуграмотности. Свобода отдельного человека и истина сама по себе вроде бы никого уже не интересует. Их без колебаний приносят в жертву «высшим» политическим и идеологическим идолам (классу, партии, нации) всех мастей. Все движения и идеологии стремились включить отдельную личность со всеми потрохами в единую «тоталитарную» целостность.
Мировоззренческий оптимизм в начале 20-го века сохраняется лишь в рабочем и социалистическом движении. Идейной квинтэссенцией его стал марксизм в своем конкретно-историческом воплощении и со всеми своими противоречиями, слабыми местами и недоработками. Эта унаследовавшая «драйв» Просвещения традиция воплотилась в практике коммунистов и нашей революции, итогом которой стало новое общество, выросшее на развалинах Российской империи.
Общеизвестные социально-политические коллизии середины 20 века, все «неслыханные перемены и невиданные мятежи» (А. Блок) выявили «недоработки» всех созданных социально-философских конструкций, крупнейшей из которых был (и остается во многом до сих пор) марксизм.
К середине столетия даже самым упертым ортодоксам становится ясно, что в своем классическом варианте, с т.з. конечных выводов он оказался несостоятельным и недостаточным для осмысления новейшей реальности. За все «теоретические изъяны» сполна заплачено большой кровью и страшными разочарованиями, что и породило известную теоретическую эволюцию целой плеяды мыслителей «от марксизма к идеализму». Практика формировавшихся обществ «реального социализма» опрокинула ожидания и надежды романтиков-идеалистов, стоявших у его истоков. Многие из них стали жертвами возникшего нового социального порядка. Наследие «бородатых классиков» в этих новых обществах, с одной стороны, было приведено в относительный порядок, с другой, — окончательно выродилось в обычную официальную идеологию, тот «искаженный и опошленный марксизм», который стал средством идеологического воздействия на управляемые массы, способом управления и контроля над ними со стороны возникшей новой бюрократии. Паразитирование на коммунистической идее и эксплуатация искреннего стремления к «светлому будущему» (возведенному в абсолют и ставшего абстрактным идолом) на определенном историческом этапе стало очень эффективным идеологическим «брэндом» внешней и внутренней политики вновь возникшей бюрократии. Другой вопрос, что к 1960-м годам этот «брэнд» себя исчерпал окончательно, и крах надежд передовой части человечества на альтернативу капитализму (пускай даже «социально ориентированному» и потребительскому), связанный с нашим обществом, стал полностью очевиден.
И все же мировоззренческий оптимизм в 1960-1980-е годы сохраняется именно в советской культуре. В частности, это нашло свое выражение в расцвете научной фантастики. В отличие от всех других стран (даже своих «социалистических» собратьев) советская фантастика создавала не только и не столько идеи новых научно-технических достижений и приключений на других планетах и во времени. Она создавала живые образы грядущего общества и модель новых, подлинно человеческих отношений. То, что у великих утопистов прошлого (от Т.Мора до Г.Уэллса) получалось статически, схематически и скучновато (фактически, живыми у них были картины ненавистного настоящего), то в произведениях советских фантастов (от Е.Ефремова до Е.Булычова и братьев Стругацких) наполнилось живой жизнью. Неоспоримой мировоззренческой заслугой и победой нашей фантастики и стало создание (хотя бы в романе) живого и жизнеспособного образа мира, в котором ХОТЕЛОСЬ БЫ ЖИТЬ. И рядовой советский читатель воспринимал этот позитивный идеал в качестве альтернативы не только официально шельмуемому капитализму, но и тому «социализму», в котором он жил.
Но в масштабах всего мира неслыханные прежде успехи в познании природы и техническом «покорении» мира усиливают познавательно-инструментальный пессимизм. С одной стороны, европейская цивилизация вроде бы вышла победительницей из всех испытаний и вызовов первой половины века. К 1950-м годам передовые страны мира вступают в стадию т.н. «общества потребления», сохранив в качестве своей социокультурной основы все базовые новоевропейские ценности «открытого общества» с его духом личной инициативы и постоянных инноваций. Наука становится непосредственной производительно силой, человеку уже подвластна атомная энергия, началось освоение космоса. Сбываются мечты Ф.Бэкона и Ж.Верна, – по улицам носятся самодвижущиеся экипажи, звук и изображение переносятся на расстояние, побеждены многие ранее смертельные болезни, а в развитых странах увеличилась средняя продолжительность жизни людей. И все это благодаря достижениям науки. Наука приобретает неслыханный прежде общественный авторитет и задает тон в культуре. «Интеллектуалы» участвуют в принятии решений и фактически определяют развитие общественного производства. Вроде бы сбываются мечты автора «Новой Атлантиды», и наступает эпоха сциентистской технократии.
Рядовой рабочий благополучной западной страны ездит на работу на своей машине, его права защищает профсоюз и «социально ориентированное» государство. Для увеличения прибыли капиталисту не нужно уже понижать зарплату и бесконечно удлинять рабочий день — достаточно систематически обновлять производство, внедряя все новые изобретения «яйцеголовых». Рабочий день все более сокращается, увеличивается отпуск рядового наемного работника, и ни о каком «абсолютном обнищании» пролетариев речи уже нет. Государство вместе с крупнейшими компаниями регулирует «свободный» рынок и компенсирует социальные издержки циклических колебаний капиталистического производства. Совокупный общественный пирог делится по-прежнему крайне неравномерно, но его размеры увеличились во много раз по сравнению с 19-м столетием. Перед основной массой людей к этому времени уже не стоит проблема чисто физического выживания, не висит дамокловым мечом страх голодной смерти и перспектива оказаться на улице. Товаропроизводители заинтересованы в эффективности работы своих наемных работников и в том, чтобы они покупали все больше и больше. Тем самым у людей стимулируются все новые и новые потребности, и они включаются в бесконечную гонку престижного потребления. Для приобретения новых привлекательных вещей и достижения пресловутого «жизненного успеха» надо больше работать и делать карьеру. На смену старым приходят новые социальные проблемы. Ощущение внутренней пустоты и бессмысленности жизни (еще в 19-м столетии остававшееся привилегией «бесящихся с жиру» богатеев) стало массовым социальным бедствием.
Для поддержки материального благополучия необходимо делать работу, не нужную ни сердцу, ни уму, а оставшееся свободное время заполнять всякими суррогатами, имитирующими и создающую иллюзию личной самодеятельности и творческой свободы. Высвободившееся свободное время массы людей показало, что этой свободой надо еще уметь распорядиться, а этого умения у подавляющего большинства нет, да и неоткуда ему взяться. Ближайшим следствием этих новых социальных реалий в «сытых» и «благополучных» странах стало падение рождаемости, рост наркомании и рост числа «немотивированных преступлений». И при всем при этом все непрестижные работы стали уделом эмигрантов из более бедных стран — гастарбайтеров, для которых сохранились все атрибуты «дикой» капиталистической эксплуатации — тяжелый неквалифицированный труд, ничтожная (по меркам развитой страны) оплата и полное отсутствие социальных гарантий. Сохранились отдельные группы социальных изгоев, лишенных каких-либо социальных перспектив (бродяги, безработные), живущих на нищенское пособие, обеспечивающее удовлетворение лишь первичных физиологических потребностей.
НТР обернулась гонкой вооружений, и конкуренция военно-промышленных комплексов стала главным ее двигателем, а ядерный паритет двух противостоящих блоков — главным гарантом мира (ибо глобальная бойня в мировых масштабах с применением ядерного оружия сделалась невозможной). Современное общество стало обществом благосостояния и войностояния одновременно. Усовершенствование носителей информации стало основой современной «массовой культуры» и вместе с ней — средством массовой манипуляции и сознательного оболванивания большинства населения, вбивания ему в голову готовых штампов восприятия, обработки общественного мнения с тем, чтобы рядовой избиратель «свободно» избирал запланированного кандидата и столь же «свободно» покупал произведенные промышленностью товары. С 1950-х годов в западных странах вместе с окончательной победой «американской» составляющей новоевропейской цивилизации насаждается потребительский образ жизни с его ориентацией на немедленное удовлетворение «здесь и сейчас», исчезает знаменитая протестантская этика с ее культом трудолюбия и аскетического самоограничения.
Побеждает «номиналистический» подход к восприятию жизни со всеми ее проблемами, фрагментарное восприятие действительности и непосредственное переживание без лишних «метафизических» заморочек. Типическим примером такого подхода к жизни стал Мерсо — главный герой романа А.Камю «Посторонний». Культивируется прагматизм, из духовной культуры постепенно вымывается рефлексивная составляющая. Даже «интеллектуалы» ориентируются, прежде всего, на визуальную информацию.
Публичная политика превратилась в отрасль шоу-бизнеса, а выборы в органы законодательной власти стали вариантом «лохотрона». Различные группировки господствующего класса по-прежнему являются единственным подлинным субъектом политических преобразований, а управляемые низы, включая интеллигенцию, остаются «презервативом многоразового использования». На Западе такое положение дел утвердилось уже в 1950 – 1960-е годы. В странах Восточной Европы эта система управления импортируется во второй половине 1980-х годов и окончательно утверждается к середине 199-0х.
Ослабевает интерес к истине самой по себе, тесное слияние науки с социальной и производственной практикой, агрессивное вторжение «вненаучных» факторов в процесс производства нового знания нарушает его автономию, что в конечном итоге тормозит все тот же научно-технический прогресс.
И, конечно же, его результаты все так же присваивают, прежде всего, господствующие классы, а основная масса вкушает его плоды по остаточному принципу. Весь скепсис Руссо, Торо, Толстого и Достоевского относительно прелестей прогресса «инструментального разума» и «техногенной цивилизации» подтверждается, тиражируется и нарастает пропорционально его победному шествию. Усиливающееся воздействие на природу вызывает к жизни силы, с которыми человек не в состоянии справиться. Совершенствование орудий достижения целей и их достижение рождает нежелательные побочные следствия. Прогресс разума с момента его зарождения до сих пор остается прогрессом именно средств. К.Маркс в свое время отметил, что для понимания сущности определенной исторической эпохи существенно изучение не того, что производится, а того, как производится, какими орудиями. Со времени возникновения человечества цели производства фактически не изменились, но колоссально изменились средства. И в результате пропорционально росту средств контроля над миром растут и его неконтролируемые побочные результаты — подобно тому, как рост современного производства вместе с его разнообразными продуктами создает и груды отвратительных отходов. Растущий ввысь храм разума отбрасывает все более длинную тень неразумия.
Совершенствуются средства убийства, подавления, оболванивания, контроля и порабощения людей. Угроза ядерной войны, мирового терроризма, экологического загрязнения и истощения ресурсов планеты не устраняется даже персональными компьютерами, интернетом, мобильными телефонами, генной инженерией и нанотехнологиями.
В середине 20 столетия в развитых странах Запада все эти новые проблемы осмысливаются передовой частью общества, и в среде молодежи рождаются новые протестные движения и идеи (битники, хиппи, панки, «племена»). «Сердитые молодые люди» попытались найти альтернативу ненавистному им «обществу потребления» и советскому «социализму» и создать различные варианты альтернативного образа жизни. Частично идейной основой протестных движений стали идеи «новых левых» (Г.Маркузе, Э.Фромм, Ж.-П. Сартр и др), постаравшихся вернуться к истокам марксизма (очищенного от поздних догматических и вульгаризирующих идеологических наслоений). Частично протестующие ориентировались на идеи Г.Гессе, А.Швейцера, буддизма, романтически истолкованных Мао, Троцкого и гуманистически истолкованного христианства. Тон среди протестующих задавали «левые интеллектуалы» всех оттенков. Главной особенностью становится упор на непосредственное раскрепощенное переживание и действие. Создавались многочисленные коммуны, пытавшиеся вырваться за пределы ненавистного принципа реальности. Участники молодежных движений протестовали против войны в Алжире, войны во Вьетнаме и советской интервенции в Чехословакии, утверждали новые стандарты раскрепощенного поведения. Революционный рок, реабилитация наркотиков и различных нетрадиционных норм поведения создали культурную парадигму современного Запада. Разумеется, впоследствии все эти новые нормы, модели и стандарты поведения были успешно усвоены господствующей культурой ненавистной Системы и стали частью официальной культуры спектакля. Как известно, пиком этого нарастающего протеста стал «красный май» 1968-го года, вошедший в историю под названием «бунта сытых». Все накопленные смыслы выплеснулись в карнавально-баррикадном бунте, прокатившемся по университетам и студенческим кампусам всего Запада. Поскольку собственно рефлексивная составляющая протеста была фактически равна нулю, то никакого позитивного результата он не дал, и дать не мог. Нравственный потенциал тоже был невелик. В результате молодой задор и энтузиазм обернулся усталостью и разочарованиями, большая часть молодых «нонконформистов» сбрили усы и бороды, влившись в господствующий образ жизни. Меньшая часть тихо деградировала, уйдя в различные чувственные излишества и разнообразные непосредственные переживания. Репрессивная и манипулирующая культура Системы вышла из кризиса и перешла в идейное контрнаступление. В 1970-е – 1980-е годы на Западе торжествует неоконсервативная «контрреформация».
Все левые, антибуржуазные идейные течения работали и работают до сих пор только как критика капитализма, анализ его противоречий и средство разоблачения различных форм идеологического обмана. Но они не смогли рационально обосновать перспективе нового гуманного и неотчужденного посткапиталистического общества. В плане позитива повторяются старые опровергнутые жизнью схемы (троцкизм, альтюссерианство, официальный марксизм западных компартий). Либо делаются попытки увидеть зародыши общества будущего в новых возникших протестных молодежных субкультурах — аналог пролетариата К.Маркса. В результате все левые протестные течения продемонстрировали острую интеллектуальную недостаточность и к концу 1970-х годов сохранились лишь в практике ультралевых «красных бригад» в Италии и радикальных группировок Западной Германии. К тому же почти полное отключение работы правого полушария в головах участников протестных движений позволило различным мировым спецслужбам манипулировать самим таким протестом, включая его в качестве составного элемента глобального игрового поля политики. Этому во многом способствовали авторитарные - иерархические отношения в самой протестной среде, строившей свою практику во многом по принципам Нечаева.
С началом «холодной войны» мир раскололся на два больших конкурирующих блока, которые оспаривали друг у друга мировое господство. Поскольку война «горячая» стала уже невозможной, то они занялись идеологической войной компроматов, выискивая малейшую соринку социального неблагополучия в глазу соперника, и не видя бревна в собственном глазу. При этом идеологическим брэндом политической элиты Запада стали лозунги свободы и «прав человека», а брэндом наших родных элит оставался коммунизм. Противники поддерживали протестные движения, естественным образом выраставшие в стане своих конкурентов и были для него социальным раздражителем. ОБЪЕКТИВНО на определенном этапе это способствовало социальному прогрессу внутри стран двух противостоящих блоков. А гонка вооружений стала в это время главным двигателем научно-технического прогресса.
К концу 1970-х годов «реальный социализм» вступает в период кризиса в силу, прежде всего внутренних причин. Как управленческая система, он не может справиться с возросшей степенью свободы своих элементов (в целом проблема краха советской системы — это предмет отдельного разговора). Его брэнд полностью утратил эффективность (в качестве средства идеологического воздействия) как внутри страны (ибо изменился составляющий ее человеческий материал), так и за ее пределами. В результате советские «верхи» все более уступают идейно-политическому напору элит Запада. Последние не преминули воспользоваться благоприятной ситуацией и сделали все от них зависящее, чтобы устранить все левые течения с поля политики и поля идей.
К началу 1990-х годов, казалось бы, им это удалось. Торжествует правый позитивизм в духе К.Поппера, неоконсервативный либерализм Ф.Фукуямы, вещающий о конце истории, в философии насаждается постмодернистское пустозвонство. Обвальный «крах коммунизма» немало этому способствует. Во второй половине 1980-х годов в странах Восточной Европы успешно применяется одна политтехнология, — накопившуюся энергию социального протеста определенные структуры идейно организуют и направляют в определенном же, нужном им направлении. В результате итог протеста противоречит интересам и чаяниям самих же протестующих.
Свято место пусто не бывает — полного примирения с существующей «правоконсервативной» и ура-либеральной реальностью не происходит. Антиамериканские и антипотребительские настроения все более рядятся в фундаменталистские идеологические костюмы. Первой такой «ласточкой» стала исламская революция в Иране. Вестернизация не принесла никакой реальной свободы и никаких идейных смыслов народу этой страны. Она обернулась утратой политической самостоятельности и национальной самобытности, кинув взамен все мерзкие кости отбросов современной западной культуры. В результате исламский фундаментализм стал единственным позитивным смыслом, способным мобилизовать традиционалистски воспитанное население на борьбу с захватчиками. Во время войны в Афганистане американцы уже сами использовали фундаменталистов для вытеснения коммунизма. И талибов выпестовали сами американские спецслужбы.
В результате к концу второго тысячелетия оптимистическая и гуманистическая составляющая западной культуры сошла, практически, на нет. На поверхности остались только многочисленные и разнообразные продукты ее разложения. Это и стало одной из причин того, что многочисленные мигранты из развивающихся стран уже не перевариваются культурой Запада. Именно в этом, прежде всего, а не в возрастающей относительно численности «цветного» населения — главная причина успеха нынешней фундаменталистской агрессии (в исламском и христианском облике). Магомет побеждает, потому что Маркс и Ленин потерпели поражение. Потребительский гедонизм с его стратегией на получение эгоистического удовольствия «здесь и сейчас», идеология социал-дарвинизма с его лозунгом «падающего-толкни», с его игрушками – суррогатами сиюминутных удовольствий, не могут удовлетворить простой, но фундаментальной человеческой потребности в осмысленной жизни. Поэтому никакое техническое превосходство Запада не сможет сломить упорства готового на самопожертвование фанатика. К тому же постоянное совершенствование и удешевление оружия сведут в конечном итоге это превосходство к нулю.
Конечно же, фанатизм тоже является иным вариантом порабощения человека и делает его послушным орудием в руках толкователя священного текста. Масса неразвитого, «доиндустриального» человеческого материала активно включается в постиндустриальную уже цивилизацию и воспроизводит на новом витке ситуацию начала 20-го века, породившую все тоталитарные «измы». В ближайшем будущем его перспектива ясна, — мировые элиты сделают эти централизованные и управляемые структуры приводным ремнем своей глобальной мировой политики спектаклей, средством воздействия на общественное сознание и пушечным мясом «управляемых конфликтов», организующих различные общества под властью своих элит.
Наша родная постсоветская элита, руководимая принципом удовольствия, проистекающим из ее социального подсознательного, испытывает громадный соблазн использовать фундаментализм в его православном издании, как новый брэнд — в противовес западном либерализму. Ибо либерализм обязывает, хотя бы формально, соблюдать демократические правила игры и уважать права человека. Это чувствовалось на протяжении всей Перестройки и 1990-х годов. Не случайно на высшем уровне обсуждалась идея введения монархии взамен обременительных и хлопотливых регулярных выборов. Другое дело, что в силу объективных социокультурных и социально-экономических причин это невозможно — для этого необходимо примитивизировать управляемый человеческий материал, низведя его до уровня традиционного сознания. А это уже невозможно физически. Реально примитивизировать сознание рядового массового индивида до уровня среднезападной дебильности фрагментарного мировосприятия, что и было блистательно сделано на рубеже 1980-х – 1990-х. Но даже такое упрощение смертельно опасно в условиях сохраняющегося военного и идейно-политического противостояния Западу. Управленческая задача создания привлекательного и мобилизующего брэнда остается для наших «верхов» нерешенной. Сформировать массовый тип националистически ориентированного фанатика и одновременно потребителя (что пытается сотворить нынешний пропагандистский аппарат) невозможно в силу внутренней противоречивости этого «идеального» типа. Поэтому и поиски пресловутой «национальной идеи» в его нынешнем варианте изначально обречены на провал. На многочисленные современные вызовы идеологических «лохотронов» отдельный гражданин отвечает ростом индивидуализма и личностного самосознания. Так что в обозримом будущем брэнд, подобный прежнему, ни самой нашей элите, ни ее многочисленным платным идеологам, создать просто не удастся.
Успех фундаментализма в нашей стране и в масштабах всего мира, по большому счету, временный и относительный. Ориентированный на неразвитое и детское сознание, пытающийся его законсервировать и цинично эксплуатировать, он внутренне слаб и поэтому обречен. Вытеснить потребительство и индивидуализм, рождаемые в массовом порядке всем развитием современной цивилизации, он в принципе не может. Это показал, в частности, идеологический крах «реального социализма» и начинающееся идейное контрнаступление Запада на страны победившего фундаментализма.
Все сказанное позволяет сделать нам один вывод — рано или поздно, с большими или меньшими жертвами, современный фундаментализм, несущий в себе разрушительный человеконенавистнический потенциал, будет изжит, — равно как и правоконсервативный либерализм. Представляется оправданным вывод А.А.Зиновьева, что на смену им придет новая серьезная социально-философская конструкция — итог долгой и систематической работы теоретического разума, критической переработки и теоретического синтеза многих современных философских и научных школ. Более чем вероятно, что эта новая конструкция станет продуктом творчества не одного гениального одиночки, а целой плеяды мыслителей начинающегося века.
|
