Ю.В. Золоткова
ТВОРЧЕСКИЙ ДИАЛОГ
П.ФИЛОНОВА И Н.ЗАБОЛОЦКОГО
В СВЕТЕ НАТУРФИЛОСОФСКИХ
ИДЕЙ РУБЕЖА XIX-XX ВЕКА
Впервые опубликовано:
«Arhitecton». Известия вузов. -
Екатеринбург. № 4-5, 2003. С. 135-140
Великие естественнонаучные открытия рубежа ХIХ-ХХ веков влияли на все слои культуры, в том число и на искусство. И художники, в своём творчестве пытающиеся осмыслить их, приходили к не менее интересным открытиям – художественным. Так, изучение космоса, человека и природы учеными естественнонаучного направления К. Э. Циолковским, Вернадским, В. И. Менделеевым, Д. И. Тимирязевым, К. А. Мичуриным находили свое художественное воплощение в поэзии Николая Заболоцкого и живописи Павла Филонова.
Констатация этого факта требует ответа на такие вопросы : как вообще возможен диалог столь разных отраслей человеческой практики, как наука и искусство, в чём заключается то общее между ними, что обуславливает этот диалог, каковы условия и закономерности этого диалога. Кроме того, в данную эпоху происходило взаимовлияние и разных видов самого искусства (например, и это нас интересует больше всего, взаимовлияние поэзии и живописи), что ставит ряд сходных вопросов. В данном очерке мы рассмотрим, по каким аспектам это взаимопроникновение проходило.
1
Одна из общих мыслей, высказываемых поэтом Николаем Заболоцким и художником Павлом Филоновым в своих художественных гипотезах, это то, что макрокосм и микрокосм едины. По версии Заболоцкого атом вбирает в себя всю вселенную и вся вселенная отражается в одном маленьком атоме:
Когда вдали угаснет свет дневной
И в черной мгле, склоняющейся к хатам,
Все небо заиграет надо мной,
Как колоссальный движущийся атом…(1)
Так же мыслит вселенную и советский художник Павел Филонов. Вот что пишет о его точке зрения исследователь его творчества Е. Ковтун: «Атомистические структуры Филонова вырастают из микромира, пронизанного теми же свойствами, что и макровселенная…» (2) И можно предположить, что вселенная бесконечна, как в перспективу космоса, так и вглубь атома. Тогда представление о космосе меняется. Космос оказывается — это не только то, что находится за пределами земли, но и то, что есть внутри каждого атома, с той же головокружительной перспективой внутрь ядра, атома, электрона, протона, частицы эфира, кванта... Внутрь человека, внутрь его сознания. И можно предположить в качестве гипотезы, что между микромиром и макромиром существует какая-то связь. Но какая?
Вот работа «Победа над вечностью» (4), написанная в 1920-1921году. В едином атоме, или, как художник называл, «единице действия», отражается весь макрокосм. А в разросшихся до гигантских размеров структурах видно отражение маленького атома или микромира. Как будто вселенная представляет собой подобие тыквы со сквозным отверстием (семечкой) посредине. Точка внутри тыквы – микромир, но она может тут же оказаться на внешней орбите тыквы, стать макромиром.
Художник говорил ученику: «Упорно и точно рисуй каждый атом…упорно и точно вводи прорабатываемый цвет в каждый атом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело, или органически был связан с формой, как в природе клетчатка цветка с цветком» (2). И поэтому атом у Филонова органичен, тепел, жив, как и «чувствующие» атомы Циолковского, и как не умирающая материя, которую исследовал Вернадский. Атомы не механистичны, не мертвы, как, например, у Малевича, у которого космос предстает чистой математикой, геометрией, абстракцией. В работе «Формула весны» (1927—1929), сквозь филоновские «органические» структуры и сосуды проступает нечто, похожее на зарождение жизни, происходящее извне, из космоса. Это как будто инфузория-туфелька, которая начинает «дышать» после зимней спячки. И это, возможно, очень точная формула «вечной» весны, формула зарождения жизни на земле и в космосе.
Здесь имеет смысл сделать отступление и исследовать, так ли безосновательна эта художественная гипотеза. Обратимся к исследованиям Вернадского. В своей работе «Живое вещество» в главе «Начало и вечность жизни» ученый прослеживает историческое развитие мысли о зарождении жизни. Вслед за Вернадским мы обращаемся к открытому Г. Поуэром и А. Левенгуком в XVIII веке миру микроскопических организмов. Эти организмы были названы инфузориями, они имели все свойства организмов, причем, как растительных, так и животных. Г. Леклерк де Бюффон считал их частью своеобразных живых молекул, а Л. Окен — составными живыми частями разрушающихся сложных организмов. Эти организмы были открыты в больших количествах там, «где происходило гниение, брожение, разложение высших, ранее известных организмов» (3). Эренберг К. выяснил условия развития инфузорий и показал «явления живорождения или образования цист и яиц» (3), доказав, что инфузории являются «совершенными животными» или такими же организмами, как и другие известные нам организмы. По гипотезе же Филонова инфузория-туфелька — это не только микроорганизм, возникающий весною, после осеннего гниения и зимнего распада, это и макроорганизм, зарождающийся, как новый организм на остатках, возможно, другого гниения и распада – социального (впрочем, последнее только наша гипотеза) и действует по какому-то другому закону. Может быть, этическому?
2
Все во вселенной живо, органично, чувствительно. Эту гипотезу художника Павла Филонова и поэта Николая Заболоцкого развивают ученые натурофилософской школы.
Обратимся к работам Циолковского. Особенностью его учения состоит в воскрешении античного гилозоизма, говорившего о том, что материя как таковая является живой субстанцией. Так, он писал: «Вся сущность космоса (как и все его виды) в зачатке жива и, принимая органически сложные формы, способна чувствовать радость и страдание, способна мыслить, судить, представлять и действовать» (5) А «приняв участие» в организации человеческого организма, особенно его мозга, атом обретает чувственность осмысленную. Попадая же в растение, чувствительность атома приближается к нулю, однако, «чувствующие» атомы есть даже в камне.
Идеи о «чувствующем» атоме увлекли Николая Заболоцкого. Так он пишет:
…Все, все услышал я — и трав вечерних пенье,
И речь воды, и камня мертвый крик.(1)
Заболоцкий переписывался с Циолковским. Но к идеям о чувствующем атоме, о единой органической связи всего живого он пришел самостоятельно. В начале 30-х годов Заболоцкого, который уже выпустил свою первую книгу стихов «Столбцы», интересовали вопросы устройства человека, животного, космоса. Раньше он мыслил мир сюрреалистически, но идеи ученого помогли ему посмотреть на устройство мира в духе научных поисков своего времени. Поэт одухотворяет природу, не отказывая ей в наличии разума в одном случае, наделяя ее разумом человека в другом и говоря о наличии некой высшей гармонии космоса в третьем.
В печальный час, когда исчезла сила,
Когда вокруг не стало никого,
Природа в речке нам изобразила
Скользящий миг сознанья своего.(1)
Под влиянием панпсихизма Циолковского Заболоцкий ставит природу наравне с человеком и космосом. И поэтому «трепетало в листах непривычное мысли движенье», «кузнечик, маленький работник мирозданья, все трудится, поет, не требуя вниманья…» (1). Подобные идеи были высказаны и Тимирязевым К.А. в книге «Жизнь растений»: «не допустить ли, что сознание разлито в природе, что оно глухо тлеет в низших существах и только яркой искрой вспыхивает в разуме человека». (6)
Заболоцкий подхватывает идеи Циолковского о бессмертии материи.
Ученый пишет: «Неуничтожаемость и нерождаемость материи составляет основу всех научных изысканий» (7) По мнению ученого, атомы после процесса разложения и момента небытия снова могут составиться в какие-то соединения и стать травой, животными или человеком или каким-то высшим существом. В этом Заболоцкий солидарен с ученым. Он откликается на это так: «мысль… была простым цветком…», «А то, что было мною, то быть может, опять растет и мир растений множит» (1).
Но во взгляде на животный мир между ученым и поэтом были расхождения. Ученый считал, что животные и больные люди не должны размножаться и должны постепенно исчезнуть из процесса существования. Видимо для Циолковского не работал некий этический закон, по которому на остатках больного, разлагающегося, произрастает нечто живое, здоровое, или проще, если природа что-то отнимает, то она взамен что-то и дает. Творчество самого Циолковского было тому примером. Впрочем, может быть, Циолковского пугала стихийность, неорганизованность животного мира, или его смущала мысль возродиться когда-нибудь в образе животного и быть съеденным? Заболоцкий однозначно был не согласен с ученым по этому вопросу. Вот что пишет Н. Н. Заболоцкий, сын поэта: «Николай Алексеевич представлял, что они (животные – прим. Ю. З.) органически войдут в общую систему обновленного существования и с помощью человеческого разума будут развиваться в этой системе, внося свой незаменимый вклад в нравственную и физическую полноценность мира».(8)
Видимо, поэт понимал всю органическую необходимость сохранения животного мира с его собственной структурой взаимосвязей для поддержания экосистемы планеты. И даже в виде художественной гипотезы предлагал обучить природу человеческому сознанию.
Березы, вы школьницы!
Полно калякать
Довольно скакать, задирая подолы!
Вы слышите, как через бурю и слякоть
Ревут водопады, спрягая глаголы?..
…Мы, люди—хозяева этого мира,
Его мудрецы и его педагоги…(1)
3
Н. Заболоцкий и П. Филонов вступают в творческий диалог, определяя свое отношение к бытию. Природа вызывает доверие у поэта тогда, когда он чувствует в ней мгновения полной тишины, величья и покоя. Возможно, это тот миг, когда макровселенная и микровселенная находятся в единстве и гармонии, может быть именно тогда они органически связаны друг с другом. А может быть, это миг рождения или смерти, в который наступает нечто, неизведанное ещё нашему разуму. У христиан это момент слияния с Богом, у буддистов — состояние «сатори», а у светских людей это момент постижения бытия и гармонии с человеческим родом и с природным универсумом. Вот, как описывает подобное состояние Заболоцкий.
…Встает тот нежданно мгновенный,
Пронзающий душу покой,
Тот дивный покой, пред которым,
Волнуясь и вечно спеша,
Смолкает с опущенным взором
Живая людская душа.(1)
У художника Павла Филонова, мгновения бытия проступают в картине «Лики» сквозь хаос этого мира, преодолевая дисгармонию и организуя этот мир. В отличие от православной традиции, где лики изображаются оторванными от реальной жизни, неземными, вертикально «возвышенными», атеист Павел Филонов пишет два лика сквозь боль, кровь, атомы зримого мира, пульсирующую органическую, биологическую жизнь. Художник и поэт здесь совпадают вот в чем. Они хотят сказать, что высшая гармония это не где-то там, на небе, в космосе. Она среди нас, на земле, она материальна и каждый может быть причастен к этой гармонии или бытию… Из живого, страдающего сердца рождаются «лики» или гармония. Счастье не в отрешении, счастье в преодолении хаоса, счастье зависит от дел человека. Это не абстрактное и статичное счастье Циолковского, лишенное человеческих страданий, очищенное от всего больного и слабого. Нет, Филонов и Заболоцкий, каждый по своему, знают счастье сквозь боль. Они прекрасно понимали в какое кровавое время живут и сами подвергались репрессиям за свое творчество. Они знают, что в больном, измученном человеческом теле может биться живое, чувствующее, доброе и сильное человеческое сердце. Они знали, что доведенный до отчаяния человек, который, однако, хранит верность своему делу, может обладать завидной силой духа и хранить в душе упрямую волю и жажду творчества и любовь к жизни. И именно в это мгновение человек причастен к бытию или к «высшей гармонии вселенной». Дальше мы остановимся поподробнее на этом вопросе.
4
Филонов и Заболоцкий, выстраивая свой диалог, отражали естественнонаучные представления своего времени, привнося в них свою художественную интуицию, учитывая, однако законы научного познания мира. «Я «вижу», «знаю», «интуирую» (2), — писал Павел Филонов, прямо называя свой художественный метод «аналитическим». Н. Н. Заболоцкий вспоминал о методе своего отца так: поэт идет от взгляда на мир «голыми глазами» «…к осмысливанию, упорядочиванию и затем к отражению этой упорядоченности в поэзии. Недаром его интересовало именно строение картин природы» (8).
В стихотворении «Лодейников» поэт вглядывается внутрь жизни растений, в их органическое существование.
Трава пред ним предстала
Стеной сосудов. И любой сосуд
Светился жилками и плотью.(1)
В этом пытливом изучении структуры растительного и животного мира Заболоцкий подобен ученому-биологу. Не даром у него лес превращается в лабораторию.
В каждом маленьком растеньице
Словно в колбочке живой
Влага солнечная пенится
И кипит сама собой. (1)
И снова поэт, теперь уже как физик, пишет о взаимопроникновении и единстве вселенной.
Жизнь потоком светящейся пыли
Все текла бы, текла сквозь листы,
И туманные звезды светили,
Заливая лучами кусты.(1)
Можно сказать, что в данном случае Заболоцкий выступает в качестве прямого наследника тургеневского Базарова, который выразил своё отношение к природе недвусмысленно: «природа не храм, а мастерская, а человек в ней — работник».
Заболоцкий далёк от романтической идеализации природы. Знакомый с учением Ч. Дарвина, он ясно видит в ней борьбу за существование. Причем эта борьба присуща и человеку, о чем Заболоцкий горько и саркастически писал в своем раннем творчестве. Однако, человек имеет возможность осмыслить свое существование, и только в нем может пробудиться осознанное сострадание, любовь, только он способен жить не по животным законам, и только у него борьба за существование отступает на второй план.
Павел Филонов тоже изучает структуру цветка, животного, человека, космоса как ученый. Он анализирует все живое, разлагает на составляющие, прозревает вглубь, в сущность. Он пишет, что именно «атомистическая структура ствола, ветвей», «усики корней, соки почвы, как эти соки бегут по клеточкам древесины…», и должны интересовать художника, «а не внешность яблони» (2). Он доказывает это в работе «Цветы Мирового расцвета». Здесь растения живут своим внутренним, природным движением. Расцвет цветов и засыхание омертвелых листьев, движение и жизнь, прорастание и умирание запечатлел Филонов в этой работе. Кстати, у художника была написана поэма «Проповень о проросли мировой», где он пытается свои живописные находки воплотить в стихотворчестве. Стихи Филонов тоже членил на составляющие, однако, он не учитывал законов жанра и опыт оказался не удачным. В своем же творчестве художник определял свой принцип так: «Не так интересны штаны, сапоги, пиджак или лицо человека, как интересно явление мышления с его процессами в голове этого человека». (2)
5
Животные у многих художников и поэтов в этот период образно отображают суть творящихся научных преобразований в стране. Так, например, петух Филонова – механистичен и похож на будильник. В идиллии коров и коровниц (работа «Коровницы») он, как заводная птица, будит женщин ото сна. А, например, петух у Ларионова — «лучистый петух», возможно, является образом изобретенной в эти годы электрической лампочки. Его лучистый свет, прообраз солнечного света и, может быть, нового электрического света, освещает все вокруг своим мягким, теплым, ласковым светом.
У Заболоцкого тоже особенное, образное отражение петуха. В стихотворении «Петухи поют» поэт наделяет петухов «таинственным разумом созвездий» (1) и их душой. Петух поэта так же похож на часы мира, будильник, его предназначение – будить мир от спячки. Это хронометр космоса, воплощенный на земле. Совершается какое-то великое событие и петухи криком своим возвещают о нем. Например, война началась, солнышко взошло, человек родился…
Нет, не бьют эти птицы баклуши,
Начиная торжественный зов!
Я сравнил бы их темные души
С циферблатами древних часов. (1)
6
И, наконец, Филонов и Заболоцкий по-своему видят суть и предназначение человека.
Надо сказать, что время, в которое они творили, было противоречивым. В это время наиболее ярко проявлялось все зверское, животное в человеке, однако, это время и великих испытаний, когда в человеке открывалось и все самое ценное.
В 1930е годы на ленинградского художника Павла Филонова начинаются гонения. Выставку 1930 года в Русском музее, запрещают, в стенах Академии художеств его травят, как педагога, «работают» и с его учениками.
После 1937 года его жизнь ухудшается совсем. Аресты родных, безденежье… Многие отворачиваются от художника. Но, не смотря ни на что, Филонов продолжает писать свои картины, не продавая ни одной, — благодаря чему его комнатушка становится настоящим музеем аналитического искусства. Филонов ревностно охраняет свой музей вплоть до 1941 года, года своей смерти. Всё это особым образом обусловило его творчество, заставив четче обозначить отношение к человеку.
Работы Филонова этого периода о людях не однозначны. В работе «Люди» начала 1930 годов Филонов, можно сказать, поет гимн человеческому сознанию.
Картина разделена как бы на два плана. На заднем плане представлены фигуры обычных людей, на чьих лицах еще как бы лежит печать биологического распада и отсвет разума едва виден. Среди них выделяется в правом верхнем углу лик, обладающий закостеневшими чертами, и мы можем обнаружить в нём сходство с лицом Сталина. Но истинным откровением предстают две фигуры на переднем плане. Их тела как будто выточены из голубых кристаллов и переливаются каким-то неземным светом. Лица обоих одухотворены, но они представляют как бы две ипостаси человеческого духа — лицо у одного из них светится тонко чувствующим интеллектом, а в лице другого более ярко запечатлено волевое начало. Это лучшие люди своего времени, заставляющие вспомнить героев А. Платонова. Центральная фигура напоминает самого мастера. Именно свет сознания видел и ценил в людях Филонов.
Другие работы Филонова не настолько пропитаны верой в человека. Работа «Человек в мире» написана в тревожных красно-сине-черных, контрастных тонах. В глазах человека только ужас, нет и намека на сознание и медленно, как шестеренки в проржавленном механизме, ворочаются его мысли. Конечно, такие работы могли быть растолкованы, как пасквили на советского труженика. Однако, человек у Филонова показан в процессе становления и развития. На той же работе есть дети — грустные и похожие на клоунов. А есть лица, захваченные природно-биологическим движением, но в чьих глазах уже присутствует осмысленность. Филонов писал о самом зарождении человеческого и сознательного в недрах биологической природы человека. О медленном превращении человека в Человека. Но, конечно, он не мог не видеть деградации, происходившей в советском обществе. Вот работа «Одиннадцать голов», выполненная в серо-голубом «техническом» колорите. Головы написаны, как части механизма. На лицах недоумение, смятение, мучительное прозрение, тоска, тупое подчинение, подобострастие, страх… Всё это – чувства советских людей начала 30-х годов, на глазах которых происходило убийство творческого начала, пробуждённого Серебряным веком и актуализированного революциями 1917 года, пышно расцветшее в 20-х годах.
7
Ощущение своей эпохи, состояния земного космоса и микроклимата Филонов выразил в работе «Композиция. 1930-тые годы». Основной цвет этой работы — красный. Но революционный пафос красного цвета здесь явно трансформируется в страшный, противоположный по значению, мистико-биологический танец. Система кровеносных сосудов сжимает другие цвета и в мягких плавных линиях видны «задушенные» микроструктуры, чьи-то головы, чьи-то клетки. Словно все живое «прошивается» нервно-красной тканью сосудов, каким-то лихорадочным биологическим движением. Работа, похоже, изображает «вешних дней лабораторию» Заболоцкого, однако соком, составляющим основу ее пульсации, является кровь народа. Филонов художественно отразил предощущение той страшной кровавой трагедии, которая началась в Советском Союзе в 30-тые годы. Глядя на работу Филонова, кажется, что это – какая-то космическая мистерия. Однако, творили эту мистерию люди. И Филонов гениально отразил те разрушительные процессы, которые происходили в головах и сердцах людей, обезличивая их до частей биологического организма. Это остро почувствовал Глеб Путиловский, знакомый художника. Он писал из лагеря : «Здесь, когда глядишь на эту природу, на этих собранных со всех концов людей — его огромный талант делается понятнее, доступнее. Проясняется!..»(2) Сам же Филонов в манифесте 1914 года декларировал следующее: «…самое ценное в картине и рисунке – это могучая работа человека над вещью, в которой он выявляет себя и свою бессмертную душу». Кажется, что именно эта душа и проступает во всех работах Филонова в его отношении к тому, что он видит вокруг. Его душа чувствует органический земной космос и отражает его.
8
Не менее трагическая судьба была и у Н. Заболоцкого. 7 лет лагерей и поселений, жутчайшие условия на сибирском лесоповале, 7 лет поэтического молчания. По возвращении в литературу в поэзии Заболоцкого просачивается боль. Его Муза как будто вобрала в себя всю Сибирь, всю эту тяжелейшую работу и всю эту грандиозную природу, в которой оказался поэт. Но теперь, в этой природе появляется осознающий себя человек.
Соперничая с блеском небосвода
Здесь, посредине хлябей и камней,
Казалось, в небо бросила природа
Всю ярость красок, собранную в ней…
…Здесь, в первобытном капище природы,
В необозримом вареве болот,
Врубаясь в лес, проваливаясь в воды,
Срываясь с круч, мы двигались вперед…(1)
Через образы природы Заболоцкий отразил мучения, которые испытывал человек в тех условиях. Уже потом страшные воспоминания вновь вставали перед ним в снах и яви, преследовали его и возвращали снова и снова в то время.
Там в ответ не шепчется береза,
Корневищем вправленная в лед.
Там над нею в обруче мороза
Месяц окровавленный плывет.(1)
После репрессий Заболоцкий продолжает так же чутко всматривается в человека. И раньше поэт отмечал ум и силу человека, грандиозный размах его строительства, его научных изысканий. Но теперь Заболоцкий видит трагизм человеческого существования. Появляются такие стихи, как «Смерть врача», «Слепой». В стихотворении «Где-то в поле возле Магадана» автор сочувствует судьбе двух стариков-заключенных, замерзших в тайге.
Вся душа у них перегорела
Вдалеке от близких и родных,
И усталость, сгорбившая тело,
В эту ночь снедала души их…
…Стали кони, кончилась работа,
Смертные доделались дела…
Обняла их сладкая дремота,
В дальний край, рыдая, повела…(1)
И все сильнее стали цениться простые человеческие чувства. В стихотворении «Это было давно» старушка на кладбище протягивает поминальный хлеб голодному, исхудавшему человеку. И даже звезды ликуют от этого жеста. Появляется стихотворение «Облетают последние маки», где человеческое сердце печалится, что человек растерял свою душу, что изменил сам себе. И природа и люди становятся помощниками человеку в обретении самого себя. Именно гармонию человеческих отношений теперь больше всего ценит Заболоцкий. И в стихотворении «Некрасивая девочка» он восхищается именно ее душою, раскрывающуюся в общении с другими людьми.
Чужая радость так же, как своя,
Томит ее и вон из сердца рвется,
И девочка ликует и смеется,
Охваченная счастьем бытия.(1)
Заболоцкий, как и Филонов, изображает человеческие лица. Но он среди «холодных, мертвых» лиц или лиц, которые как темницы, ценит лицо, подобное хижине, из которой струится «дыханье весеннего дня». (1) Он пишет, что именно такие лица, такие души и составляют лучшую песню мира. На этом мы пока закончим наш сравнительный анализ и подведем кое-какие итоги.
В пореволюционную эпоху, в России, впервые в мировой истории охватило такое большое количество творческих людей внерелигиозное, научное мировоззрение. Либо кардинально переосмыслив понятие бога, ничего не оставив в нём от догматического, ортодоксального, церковного, толкования, либо отбросив его совсем, представители разных отраслей творческой деятельности мощно продвинули человеческую мысль вперёд. В науке это проявилось в блестящих исследованиях ученых в области физики, математики, геометрии, биологии, геохимии, биогеохимии и других смежных наук. Они изучали строение клетки и строение вселенной, строение земли и строение атома. Так, например, академик Вернадский исследовал строение и состав земли. Циолковский строил научные теории освоения космического пространства и работал над созданием первой космической ракеты. Понятие бога становилось не нужным, заменялось понятием природы или чем-то вытекающим из природы — космосом, вселенной, внеземными цивилизациями. И именно братья по разуму на далеких планетах могли бы быть нравственными судиями землян или их союзниками. В эту эпоху зачиналось то научно-аналитическое мышление, которое, так или иначе, развивалось впоследствии в течение всего ХХ века.
К нему были причастны и люди искусства. Так, появились поэты авангардного направления, практически разлагающие форму стиха на составляющие. Это опыты Хлебникова, Хармса, Крученых, Маяковского. Они активно «препарировали» язык, стихотворение, не уступая любому ученому-аналитику. Другим путем пошел, например, Н. Заболоцкий. Он почувствовал общий пафос эпохи и воспел научную романтику, явно радуясь исследовательскому порыву в науке. Заболоцкий активно изучал работы Циолковского, Вернадского, Тимирязева, Энгельса, Хлебникова и более ранних ученых Гр. Сковороды, Платона, Гете. Заболоцкий поэтически исследует природу и ее взаимосвязи с человеком.
Не менее интересные поиски осуществляли и художники. Космическое художественное мышление, разложение пространства листа на различные измерения проявилось у художников русского авангарда. Например, у кубофутуристов, супрематистов: Малевича, Кандинского, Ларионова и других. Малевич изучал различные измерения пространства, действуя порою, как геометр. Однако, в его представлении космос мертв, абстрактен, холоден. Его космос — это макровселенная, находящаяся от человека на огромном расстоянии.
Ему возражает Филонов. Он считает землю частью космоса, его микровселенной, являющейся частью макровселенной и состоящей с ней из одного и того же вещества. Что, в общем-то, подтверждает наука ХХ века. Возможно, его поиски как раз ближе неэвклидовой геометрии Лобачевского, с его искривленным пространством. Вся Вселенная, по его мнению, живет по законам живой органики, каким-то образом, однако, связанная с неорганикой. Из разлагающихся структур в ходе естественных процессов рождается новый организм, новое произведение, новое общество, новое космическое образование …Возможно, это происходит так, как «пробуждается» инфузория-туфелька от спячки. В архитектуре поиски Филонова подхватил Татлин. Его проект башни «III интернационала», основанный на бионике, развивает идею органических структур в архитектуре. (9) Из зарубежных архитекторов этими идеями увлекался Гауди.
Филонов был образован в научном плане. Он внимательно изучал ученых-натуралистов, и его предположения были не безосновательны. Круг интересующих его авторов : Дарвин, Менделеев, Павлов, Мичурин, Пастер. А так же Коперник, Галилей и другие.
Человек у Филонова, как и у Заболоцкого, – часть вселенной. Через творческий разум и чувства человек становится причастным вселенской гармонии. Однако, сознание человека может меркнуть, и тогда человек превращается только в смертную часть животного царства, которое так же разлагается на составляющие, как и вся материя. В этом аспекте Филонов перекликается с Циолковским, который писал о распадении материи на атомы и об ее развитии в новые формы: животных, растений, людей, космических тел. Они оба хотят сказать, что неуничтожима не только материя, но и развившееся из нее человеческое сознание. Но вечным и внепланетарным оно становится, только проявляя способность к созиданию.
Здесь можно вспомнить учение Вернадского о биосфере и ноосфере. Материя и человеческая мысль взаимовлияют друг на друга. В этом аспекте сходятся как натурофилософские поиски ученых, так и гуманитарные поиски творцов ХХ века.
Сейчас, в век атомной бомбы, космонавтики и общепланетарных интеграционных процессов нельзя забывать о культурных достижениях первых десятилетий ХХ века. Потому что они по-новому, отказываясь от идеалистических и вульгарно-материалистических схем, трактовали устройство нашей планеты, зарождение, развитие жизни на земле, значение человека, его бытия и говорили о единстве природы, человека и космоса. Они сохраняют актуальность в деле спасения нашей планеты от разрушения и готовят возможные будущие контакты с внеземными цивилизациями.
Литература
1. Заболоцкий Н. А. «Стихотворения. Поэмы». Пермь. 1986г.
2. Филонов Павел. «Дневники» Санкт-Петербург 2000г.
3. Вернадский В. И. «Живое вещество и биосфера» Москва. 1994г.
4. Николетта Мислер, Джо Э. Боулт. «Филонов. Аналитическое искусство»
Москва, 1990 г.
5. Циолковский К. Э. «Суд космоса» Москва, 1993г.
6. Тимирязев К. А. «Жизнь растений»
7. Циолковский К. Э. «Монизм Вселенной» Москва. 2000г.
8. «Огонь мерцающий в сосуде». Москва. 1995г.
9. «Fantastik and Imaginative works by Russian Artist» Leningrad.
|
